Маленькая торговка прозой - Страница 75

– Так понравилось, что решил снова этим заняться, когда вышел.

– И да, и нет, там ведь была еще Каролина.

– Каролина?

– Подружка, которую он себе завел на этих курсах, она пришла за ним в день его освобождения. Девчонка из хорошей семьи, не просто так. Он представил ее своим, женился на ней, они даже перебрались в эту развалюху, его дом.

Впрочем, все эти аферы... должно быть, у него это в крови, так и тянет пройтись по краю. С этим своим удальством попал во вторую историю. Мошенничество со страховкой, потом с налогами, жульничество с винной экспертизой, очередные трюки с недвижимостью... пять лет на этот раз. Когда председатель суда попросил его как-то обосновать свое поведение, «трудно объяснимое для ребенка, который ни в чем не нуждался», Кремер очень вежливо ответил: «Совершенно верно, господин судья, все дело в воспитании. Я, видите ли, из хорошей среды, можно сказать, безупречной, так то меня нельзя упрекать в том, что я решил воспользоваться поданными мне примерами».

Пауза.

Так странно слышать, как пятеро полицейских обсуждают давнишнее дело Александра Кремера, в такой час, среди ночи, приглушенными голосами, стараясь не разбудить младенца, заснувшего на животе у их коллеги-вьетнамца. Кажется, что эти люди так всегда и говорили – шепотом...

Но есть еще и третье дело. Потолще. Неизбежная мокруха, которую рецидивисты, в конце концов, вешают себе на шею, и петля затягивается.

– Выйдя из тюрьмы, Кремер направился прямиком к себе домой, где и прикончил свою Каролину и двух братьев: Бернарда и Вольфганга Кремеров.

– А братьев зачем?

– Они близнецы. Девчонка выбирать не стала, развлекалась с обоими. Кремер пустил в расход всех троих, поджег дом и опять оказался за решеткой. Быстро управился: одна нога здесь – другая там.

Вот и все.

Шум ночного города, шепот мужчин...

Вот и все.

– И уже в тюрьме его заметил Сент-Ивер, так?

Да. Кремер начал писать. Вымышленные биографии финансовых гениев. Его перевели в Шампронскую тюрьму, где он провел в заключении пятнадцать безупречных лет. Вплоть до убийства Сент-Ивера.

– Почему же он не устроил скандал, когда обнаружил, что у него позаимствовали его творения? Вместо того, чтобы кончать Сент-Ивера...

Кто-то задал этот вопрос.

И все задумались.

Инспектор Ван Тянь попробовал ответить:

– А кому жаловаться-то?

Развитие темы:

– Поставьте себя на его место... Первый раз попал – родители лишают его наследства... Второй раз сел – братцы увели его жену... В третий раз: весь его литературный труд – в тартарары. Пятнадцать лет работы! Украдены его же благодетелем... Ну, и кому пошел бы он жаловаться, по-вашему? На кого ему еще рассчитывать?

Молчание.

– Такой человек думает уже только о том, чтобы разнести все, что движется. Месть... Из-за этого он и третий свой срок мотал: разве нет?

– Кстати, насчет того, чтобы пострелять, мой дорогой Тянь, этот Кремер очень на вас похож...

Дивизионный комиссар Аннелиз, нахмурившись, листает третье дело...

– Отличный стрелок, как и вы. У его тестя, отца Каролины, была оружейная лавка на улице Реомюр. Он даже хотел выставить Кремера на чемпионат Франции по стрельбе. Постойте, я, кажется, где-то читал об этом...

Но, отчаявшись отыскать нужную страницу в ворохе результатов психиатрических экспертиз...

– Короче, один из психиатров, который наблюдал Кремера, выдвинул любопытную теорию о прирожденных стрелках... по этой теории лучшие из них испытывали во время стрельбы нечто вроде раздвоения личности, ощущая себя одновременно в роли стрелка и мишени, здесь и там, отсюда и их потрясающая точность, которая не может объясняться только меткостью... Что вы об этом думаете, Тянь?

(Инспектор Ван Тянь думал, что то же самое можно сказать и о плохих стрелках, только эти вот мажут.)

– Бывает.

Дивизионный комиссар подводит итог:

– Теперь, господа, вы знаете, что имеете дело со стрелком класса Тяня, только, в отличие от инспектора, у него вошло в привычку убивать – семь трупов всего, считая того заключенного, которого он порезал при побеге.

Собрание окончено.

Все поднимаются, инспектор Ван Тянь – придерживая головку спящего ребенка у себя на груди.

– Тянь, вы не слышали новости. Все указывает на то, что у нас восьмой труп на руках.

– Жюли Коррансон?

– Нет, директриса «Тальона».

– Королева Забо?

– Да, как вы говорите, Королева Забо. Пропала три дня назад.

41

– Три дня и три ночи, дурачок.

(...)

– Раньше я тебе не говорил, чтобы не расстраивать...

(...)

– У тебя, похоже, и без того забот хватает с этими аппаратами, которые торчат из тебя со всех сторон.

(...)

– Но сегодня вечером я загибаюсь. Бессонница достала. Ты уж извини.

(...)

– Твоя Жюли опять начудила.

(Буши Жюли, Лусса! Это не Жюли, Лусса!)

– Она убрала мою Изабель.

(Буши Жюли, господи ты боже мой!)

– В среду Изабель вызывает меня в свой кабинет и между делом объявляет, что полицейские ошибаются насчет твоей Жюли.

(Та шо дэ дуй! Она права!)

– Она, дескать, разговаривала с ней по телефону, и они даже встретились.

(Нар? Вэй шень ме? Где? Зачем?)

– Она не захотела мне сказать ни где, ни зачем.

(Мадэ! Черт!)

– Она также не захотела, чтобы я ее проводил.

(...)