Маленькая торговка прозой - Страница 80

В одном из переходов метро какой-то сорванец залепил жевательной резинкой рот Ж. Л. В. Кремер, в полной рассеянности проходя мимо, вдруг остановился как вкопанный. Он вспомнил блеск зуба, который померещился ему тогда, в детстве, когда хирурги уносили вынутый из него комок плоти. Кремеру стало плохо, он прислонился к стене. Когда сердце его перестало учащенно биться, он осторожно отскоблил резинку.

Он вглядывался в это лицо. Он часами высиживал на скамье напротив плаката. Круглые щеки, разящий взгляд из-под энергичного изгиба бровей, чувственный, слегка насмешливый рот, волевой подбородок, волосы, гладко зачесанные на прямой пробор, который придавал ему некое сходство с Фаустом – творцом, продавшимся за мгновение. Потом, в другое время дня, при другом освещении, Кремер как будто замечал безобидную веселость в глубине этих глаз, которые никак не хотели его отпускать. Он больше не шарахался от плакатов. Он предвидел их внезапное появление. Это превратилось в своеобразную игру между ним и его двойником. «Так я и знал», – удовлетворенно шептал он, обнаружив очередной плакат за массивом высотного здания на улице Пепиньер. «Здорово придумано!» – признавал он, глядя вслед удаляющемуся автобусу с улыбающимся во весь рот двойником. Они вдвоем играли эту комедию.

Вечером, в номере гостиницы – он назвался неким Крусмайером, торговцем из Германии, с трудом объяснявшимся по-французски, – он торопливо записывал дневные впечатления, которые когда-нибудь займут свое место в его исповеди. Прежде чем лечь спать, он перечитывал несколько страниц одного из своих романов. Книжка из магазина. Глянцевая обложка, название огромными буквами, вверху инициалы автора: Ж. Л. В. – напечатанные прописным шрифтом, загадочным и убедительным; те же инициалы внизу: ж. л. в., скромным мелким курсивом, вместо имени издателя: так скульптор оставляет на цоколе своего гениального творения только начальные буквы имени. Так он открыл в себе писателя. Он нашел скрытую мощь в читаемых строках. Простая сила, незамысловатая, земная, выдающая книгу за книгой, возводила непробиваемую стену действительности, с которой не поспоришь. На этих страницах двести двадцать пять миллионов читателей нашли себя, высказанный смысл своей собственной жизни. И тут нечему удивляться: его фамилия, Кремер, по-немецки значила «лавочник», в то же время он носил имя великого завоевателя Александра! Александр Кремер! Что еще мог он написать, кроме эпопеи о триумфе коммерции? В этом и была соль существования человека нынешнего столетия. Он вдруг спросил себя: как он мог все эти годы тюрьмы ни во что не ставить свое творчество? Ответ напрашивался сам собой. Это Сент-Ивер не давал ему поверить в себя. Он и все его товарищи по Шампрону. Его товарищи... он все еще говорил об этом как школьник, заурядный ученик. Он вернулся к своей исповеди, к тому эпизоду, где речь шла об убийстве Сент-Ивера. И написал другой вариант. Превращение произошло в коридоре: Кремер взрослел за несколько метров и уже как Фауст разил Сент-Ивера. Фауст сводил счеты с дьяволом.

Он убьет и этого Ж. Л. В., который, украв его творение, опять разбередил страшную рану в груди; это уж слишком.

Он больше не смотрел на плакаты.

Он готовился к казни.

Он хотел, чтобы она была публичной.

Он собирался убить этого Ж. Л. В. в день его появления во Дворце спорта в Берси. К тому же Ж. Л. В. сам назначал ему встречу посредством этой рекламной акции: повсюду сообщался день, час и место будущего жертвоприношения. Интервью, опубликованное в «Плейбое», утвердило его в принятом решении. Чего стоила одна глупая спесь заявлений самозванца, хорошо бы ее сбить, чтобы другим неповадно было.

Револьвер он раздобыл у тестя в оружейной лавке, на улице Реомюр. Он не мог зайти как обычный покупатель. Но квартира хозяина сообщалась с его магазином. Он провернул свое дело в одно из солнечных воскресений, когда весь Париж разъехался подышать свежим воздухом. Он выбрал «свинлей» двадцать второго калибра с оптическим прицелом и прихватил еще два револьвера на случай, если придется отбиваться. Наличные, что он нашел в квартире (мать Каролины, не доверяя банковским аферам, прятала свои сбережения в постельном белье, и Каролина подростком ежедневно таскала оттуда на карманные расходы), пришлись как нельзя более кстати: из того, что он прихватил в Шампроне, почти ничего не осталось.

Потом началась подготовка.

Во Дворце спорта он отыскал укромное местечко, откуда было удобно стрелять, – металлическую лесенку между двумя прожекторами, которые по его расчетам должны были ослепить тех, кто попытался бы смотреть в его сторону.

В назначенный вечер он примостился там, лежа между прожекторами и положив перед собой карабин. Один «смит-вессон» он заткнул за пояс; второй револьвер, завернутый в полиэтиленовый пакет, зарыл в Люксембургском саду, справедливо полагая, что публичное место гораздо надежнее гостиничного номера.

Внизу под ним Дворец спорта постепенно оживал, заполняясь прибывающими зрителями.

Тогда он и увидел в первый раз эту красивую женщину.

45

Его как током ударило, когда в поле его зрения, в центре оптического прицела оказалась эта красивая женщина. Он видел, что она была красива и что ее окружали мужчины. Вместе с тем ни один из них не осмеливался нарушить границы невидимого круга, возведенные их собственным восхищением. Он вспомнил знакомый ему парадокс красоты: безраздельная власть над империей, огороженной решеткой влечения, которое невозможно ни удовлетворить, ни преодолеть. Он сам еще в детстве испытал подобное. Он был слишком красив, чтобы кто-то осмелился подружиться с ним. Очень красивые люди – это особая раса. К этой расе как раз и принадлежала наша красавица. Он столько раз описывал ее в своих романах! И вот она здесь, сейчас, стоит, окруженная мужчинами, в центре его оптического прицела!